В этот день охренилион лет назад - 13 сентября
13 сентября 1812 года в селе Фили, что под Москвой, верхушка российского армейского генералитета решала, что дальше делать с войной, идущей совсем уже не по плану, предусматривавшему разбитие ордищ Аполионовых еще где-то у самой границы.
Первым слово взял генерал от инфантерии Беннигсен, который обрисовал дилемму - биться на плохой и невыгодной позиции, либо же сдавать Москву. Главнокомандующий Голенищев-Кутузов встрял с замечанием, что важнее всего - сохранить армию, на что Беннигсен заметил, что иного ответа от руссокго православного патриота, только что угробившего половину армии под Бородиным, и не ждал. И предложил таки драться.
Генерал от инфантерии Барклай де Толли предложил увести армию к Нижнему Новгороду - там тоже есть Кремль, и можете в нем пускать свои слезы бессилия и некомпетенции, ферфлюхтише болвайнен.
Генералы Дохтуров, Ермолов, Коновницын и Уваров в коротких, злых и резких выражениях, стоящих на грани литературности русского языка, глядя прямо в глаза Барклаю согласились с предложением Беннигсена.
Отважный и бесстрашный генерал Остерман-Толстой, любивший родину и Москву паче жизни, а также украинец Раевский и немец Толь согласились с предложеним Барклая - отступать уже куда-нибудь.
До последнего надеявшийся, что его голос всё-таки не станет решающим, Голенищев-Кутузов напомнил, что у нас тут армия, а не демократия, и потому большинство голосов ему совсем не требуется, чтобы принять решение - надо стоять под Моксвой и драться! В этот момент дежурный генерал Кайсаров (не имевший право голоса), подошел и из-за спины перевернул бумажку, которую читал командующий, вверх ногами. После чего Голенищев-Кутузов, слегка сконфузившись, сказал, что "с потерей Москвы не потеряна еще Россия", и армия будет отступать...
Совет официально был объявлен закрытым, и в избу наконец впустили художника Кившенко, чтобы он запечатлел такой судьбоносный момент для потомков в живописи.
Первым слово взял генерал от инфантерии Беннигсен, который обрисовал дилемму - биться на плохой и невыгодной позиции, либо же сдавать Москву. Главнокомандующий Голенищев-Кутузов встрял с замечанием, что важнее всего - сохранить армию, на что Беннигсен заметил, что иного ответа от руссокго православного патриота, только что угробившего половину армии под Бородиным, и не ждал. И предложил таки драться.
Генерал от инфантерии Барклай де Толли предложил увести армию к Нижнему Новгороду - там тоже есть Кремль, и можете в нем пускать свои слезы бессилия и некомпетенции, ферфлюхтише болвайнен.
Генералы Дохтуров, Ермолов, Коновницын и Уваров в коротких, злых и резких выражениях, стоящих на грани литературности русского языка, глядя прямо в глаза Барклаю согласились с предложением Беннигсена.
Отважный и бесстрашный генерал Остерман-Толстой, любивший родину и Москву паче жизни, а также украинец Раевский и немец Толь согласились с предложеним Барклая - отступать уже куда-нибудь.
До последнего надеявшийся, что его голос всё-таки не станет решающим, Голенищев-Кутузов напомнил, что у нас тут армия, а не демократия, и потому большинство голосов ему совсем не требуется, чтобы принять решение - надо стоять под Моксвой и драться! В этот момент дежурный генерал Кайсаров (не имевший право голоса), подошел и из-за спины перевернул бумажку, которую читал командующий, вверх ногами. После чего Голенищев-Кутузов, слегка сконфузившись, сказал, что "с потерей Москвы не потеряна еще Россия", и армия будет отступать...
Совет официально был объявлен закрытым, и в избу наконец впустили художника Кившенко, чтобы он запечатлел такой судьбоносный момент для потомков в живописи.